Манский в Северной Корее

Недавно прочитала интервью Манского о Северной Корее, меня зацепило. Манский – это режиссер-документалист, который берется за разные провокационные темы (снимал, например, кино про продажу девственности или сравнивал жизнь около нефтяной трубы у нас и за границей). В интервью он говорил, что жители Северной Кореи уже перешли черту, за которой существует двоемыслие (критическое отношение к пропаганде и понимание, что есть пропаганда, а есть реальность) , и просто изображают функционирование, такие ходячие тела. Интервью полно разочарования – Манский собирался снять яркое кино, договаривался с правительством, получал разрешения, но, приехав, понял, что снять не сможет вообще ничего. Как и любому туристу, ему показывали только разрешенные вещи, которые местные отыгрывали по приказу, а для съемок выделили семью, которую постоянно инструктировало три местных фсбшника в ушанках.  Сценарий был прописан для каждой сцены, естественности – ноль, а фсбшники даже иногда чувствовали себя режиссерами, указывая, как правильно произносить фразы в духе “Кимчи очень полезна для здоровья, это лучшая еда на свете”. Тем не менее, именно эти чужие “сценарии” и заставляют документалку Манского выглядеть как зловещий триллер о полной пустоте, о фальсификации всего.

Вот очень впечатляющая история:

Манский: “В Северной Корее вообще мало что продается, 90 процентов товара распределяется по карточкам, и один из немногих поступающих в официальную продажу товаров — это газеты. И за ними стоит реальная очередь. При том что в Пхеньяне всего две или три газеты, я видел целую подшивку их в российском посольстве. Ты их перелистываешь, и такое ощущение, что это все одна и та же газета. Они сделаны по абсолютно одинаковым лекалам. И тем не менее за ними стоит очередь. Я как человек с советским бэкграундом предположил, что их покупают ради бумаги, которая имеет какое-то прикладное использование. Как я был потрясен, когда узнал, что эти газеты, прочитав, нужно сдать обратно! Вот тут я совершенно обалдел. Смысл стоять в очереди за газетами, в которых ничего не написано, чтобы их купить и сдать обратно? Оказалось еще, что и посольство обязано газеты или сдать, или по акту утилизировать.”

Интервьюер: ” Ну, тут как раз смысл понятен — стирание прошлого. Люди, бывшие в КНДР несколько раз, рассказывали мне, что сталкивались с этим феноменом: приезжаешь через пару лет и пытаешься узнать, чем кончилась та или иная кампания, которая шла во время твоего прошлого визита. А корейцы все отрицают. Якобы не помнят никакой кампании.”

Манский: “Версии тут могут быть разными, но вот эту могу подтвердить такой историей. В августе я приезжал в Корею на ресерч. По телевизору тогда постоянно показывали музыкальную группу: девушки были одеты в разноцветные костюмы, у них были юбки до колена, каблуки. И они на скрипках играли какие-то поп-обработки Моцарта и т.п. Через шесть месяцев мы приехали уже на съемку — и следа этих девушек не было на телевидении. И я как-то спросил у сопровождающего, куда они делись. Он ответил мне: «Никаких девушек не было». Но именно с ним мы смотрели их выступление! При этом он не сказал «я не помню» или «потом объясню», как они любят. Никакого «потом», он сразу четко сказал, что такого не было.”

Т.е. прошлое уничтожается, потому что право на его формирование принадлежит государству. У человека нет даже права помнить, как обстояли дела.

Посмотрев передачу, обратила внимание на комментарий востоковеда о жизни в Северной Корее. Проблема там не только в многолетнем эксперименте над людьми династии Кимов, которые сами себе ни в чем не отказывали, включая и западные предметы роскоши, и местных женщин. Проблема в том, что северные корейцы из феодальной Кореи попали под господство жестокой японской военной администрации, а затем – под партийную диктатуру.  Т.е. северному корейцу просто не с чем сравнивать в принципе. У  народа есть опыт только одной жизни – крайне херовой.  Можешь ли ты понять рабство, если никогда не видел ничего другого?

Что касается фильма, то он очень скупой.  И эта скупость, думаю, передает смысл, т.е. местные фсбшники сами срежиссировали какое-то большое СИЗО. Самой мощной сценой является съемка девочки в классе. Учительница целый урок рассказывает про то, как великий вождь в детстве кинул камнем в каких-то там презренных капиталистов. Они целый час обсасывают со всех сторон этот крохотный эпизод, все больше и больше убеждаясь в величии вождя.  Дети краснеют, повторяя, какими негодяями были оккупанты и каким молодцом – будущий вождь. Еще пронимает, что там постоянно из громкоговорителей на улице льется какая-то херня про то, что “наш великий и любимый всеми вождь лалала”. Это очень жестко, настоящая антиутопия. Вот, в начале фильма есть:

https://www.youtube.com/watch?v=MNJeNbi5yHg

“Вот, скажем, все мы видели кадры: ИГИЛ (организация запрещена в РФ. — Ред.) расстреливает людей или отрезает головы пленникам. И я задаюсь вопросом: почему они так покорны? Вот они стоят, слышат выстрелы, рядом разлетается голова человека. И в теле жертвы я не вижу никого действия, как будто ему все равно. Я не знаю, что предшествует тому моменту, который снимают на камеру, — избиения, унижения, как доводят человека до такого состояния, когда он не соединен с телом. Вот мне кажется, что в Северной Корее нечто подобное. Они как бы живут — но словно все происходит не с ними. Я не видел никаких признаков того, что эти люди как-то могут повлиять на свою жизнь. Они просто выполняют функции. Выполняя эти функции, они могут улыбнуться, как-то загрустить. Но никакого отношения к себе у этих людей нет. (…) Понятно, что каждый видит то, что хочет увидеть, но я ничего из того, что надеялся там увидеть, не нашел. Я действительно хотел там обнаружить страх, сомнения, иронию, потому что это рождает мысль, а мысль рождает свободу. Но ничего такого там не было!” (Манский).

Я читала книгу Барбары Демик, где приводятся истории сбежавших северных корейцев,  и видно, что им крайне сложно адаптироваться. Это как долгая реабилитация после секты, огромная травма.