Анархия – это естественно.
Почитала Кропоткина и влюбилась в ту красоту анархии, которую он нарисовал. Анархия ассоциируется у большинства в худшем случае с грязным панком с подвесками и стихийным дестроем, у людей же поумнее – с некоей утопией, на которой паразитирует небольшая группа маргиналов, уже добрую сотню лет живущая в государстве, против которого они выступают. У Кропоткина же это такой Китеж-град, прекрасный замок, который непреодолимо соблазняет видениями будущего. Идейная эйфория, открытие новых дверей, сообщество свободных, взаимопомощь индивидуальностей и так далее. В общем, никакого мракобесия и извращенной маргинальности, пир духа. В результате, чтобы не истекать половой истомой по идее, как это делали монахи-католики перед изображениями Мадонны, я решила исследовать вопрос с разных сторон, почитав и критиков анархизма, и других персонажей, развивавших анархические мысли. Боб Блэк, Теодор Качинский + кое-какие критики анархизма, прямые и косвенные, тоже поучаствовали в исследовании.
Начнем с Кропоткина. Ответы на многие вопросы дает «Современная наука и анархия» . Представляю себе удивление людей, привыкших считать слово “анархия” синонимом слов “хаос”, “разрушение”, которые возьмут в руки книги князя П.А. По словам Кропоткина, государство – это такой же пережиток примитивного сознания и времени, каким сейчас кажется средневековая охота на ведьм. И, надо сказать, почувствовать себя средневековым верующим, которому сказали, что бога нет, поп поебывает домохозяйку, а церковь никому не нужна, было очень интересно. Ломать какие-то устои, семейные установки – это все же битва внутри, а Кропоткин просто берет и отрицает, отодвигает государство – незыблемую систему отсчета, от которой всегда отталкиваются. Причем делает это умно, как и положено ученому, и просто, чего и ждешь от князя, ушедшего писать листовки для крестьян.
Кирпич по кирпичу Кропоткин разбирает здание, начиная с анархических тенденций в обществах и заканчивая ненужностью и даже вредностью государства как такового. Законы представляются ему лишь средством закрепления и без того логичного, сложившегося в народной общине порядка с помощью писаного правила, в котором присутствует дефект, дающий меньшинству управлять большинством. А то, что людей необходимо удерживать от беззакония и варварства силой государственной власти, Кропоткину кажется заблуждением, специально поддерживаемым этой самой властью, чаще всего и являющейся основным злом.
Всякий закон, каково бы ни было его предполагаемое происхождение — говорят ли нам, что он исходит от Бога или мудрого законодателя, — никогда не делал ничего иного, как только закреплял, кристаллизовывал в постоянную форму или распространял обычаи, уже существовавшие раньше. Все своды законов древности были только собранием обычаев и преданий, записанных или нацарапанных на камне, чтобы сохранить их для следующих поколений. Только делая это, свод законов прибавлял всегда к обычаям, уже принятым всеми, несколько новых правил, сделанных в интересах богатых, вооруженных и воинов, — и этими правилами закреплялись нарождавшиеся обычаи неравенства и порабощения, выгодные для меньшинства» («Современная наука и анархия»)
(…)То же самое мы видим даже в современном, так называемом рабочем законодательстве, которое рядом с «покровительством труду», являющимся признанной целью этих законов, проводит потихоньку идею обязательного посредничества государства в случае стачек (посредничество — обязательное!.. какое противоречие!) или начало обязательного рабочего дня с таким-то минимумом числа часов. Этим открывается возможность для военной эксплуатации железных дорог во время стачек, дается утверждение обезземеливанию крестьян в Ирландии, у которых предыдущие законы отняли землю и т. п. Или, например, вводят страхование против болезни, старости и даже безработицы, и этим дают государству право и обязанность контролировать каждый день рабочего и возможность лишить его права иногда давать себе день отдыха, не получив на это разрешения государства и чиновника.
И это будет продолжаться, пока одна часть общества будет издавать законы для всего общества, постоянно увеличивая этим власть государства, являющегося главной поддержкой капитализма. Это будет продолжаться, пока вообще будут издаваться законы. Вот почему анархисты, начиная с Годвина, всегда отрицали все писаные законы , хотя каждый анархист, более чем все законодатели взятые вместе, стремится к справедливости , которая для него равноценна равенству и невозможна, немыслима без равенства.
Исходя из сказанного выше, следует отринуть законы, полагаясь на чутье, здравомыслие человечества. Может сразу возникнуть вопрос, что же придет на место государства и законов? Кропоткин очень серьезно полемизирует с основной массой революционеров, которые хотят захватить власть и проводить посредством этой власти реформы. Грубо говоря, позиция Кропоткина состоит в том, что сама формулировка, сама система отчета в данном случае в корне неверна, ведь любое государство, кто бы ни был в его главе, является чужеродным, вредным образованием, закрепляющим власть элиты, а следовательно – неравенство. Какая разница, будет ли эта элита большевиками, буржуями или еще кем-то – проблема остается одна и та же. Эта проблема – несвобода, эта проблема – иерархическая организация, это проблема, наконец, – наемный труд.
“В политической экономии анархизм пришел к заключению, что действительное зло не в том, что капиталист присваивает себе «прибавочную стоимость» или чистый барыш, но в самом факте, что этот чистый барыш или «прибавочная стоимость» возможны. «Прибавочная стоимость» существует только потому, что миллионы людей не имеют чем кормиться, если они не продадут свою силу и свой ум за цену, которая сделает чистый барыш или прибавочную стоимость возможными».
Как же выглядит жизнь при анархизме? До того, как я начну перечислять вещи, характеризующие братскую жизнь анархистов, нужно сказать, что анархизм непременно требует определенного уровня развития членов общества. Это логично, но в этом, наверное, основной минус анархического движения. Т.е. тебе говорят, что сделало бы жизнь лучше, но не говорят, каким образом этого достичь, в какую сторону следует менять сознание и развиваться.
Кратко основные положения анархизма по Кропоткину можно перечислить следующим образом:
1) никакого централизованного управления. Отрицается не только верховное правительство, но и региональное плоть до управления отдельными городами. Общество представляет собой совокупность общин, объединенных трудовыми или творческими целями, на которые накладываются общности людей, связанных определенными интересами. По словам Кропоткина, вовсе не нужен указывающий чиновник, чтобы люди самостоятельно управляли своим имуществом. Поэтому ключевым понятием для анархизма является инициатива .
- Пускай вся страна, пускай все соседние страны будут против такого образа действий, но раз жители данной общины и данной местности решат ввести обобществление потребления предметов, необходимых для удовлетворения их потребностей, а также обобществление обмена этих продуктов и их производства — они должны осуществить это сами, у себя, на деле , не дожидаясь решений в этом смысле национального парламента. И если они это сделают, если они направят свои силы на это великое дело, то они найдут внутри своей общины такую силу, которой они никогда бы не нашли, если б захотели увлечь за собой всю страну со всеми ее частями — отсталыми, враждебными или безразличными. Лучше открыто бороться против них, чем тянуть их за собой, как ядро, привязанное к ногам революции.
Больше того. Мы также считаем, что если не нужно центральное правительство, чтобы приказывать свободным общинам, если национальное правительство уничтожается и единство страны достигается помощью свободной федерации общин, — в таком случае таким же лишним и вредным является и центральное городское управление . Дела, которые приходится решать внутри отдельной общины, даже в большом городе, в действительности гораздо менее сложны, интересы граждан менее разнообразны и противоположны, чем внутри страны, хотя бы она была не больше Швейцарии или одного из ее кантонов. Федеративный принцип, т. е. вольное объединение кварталов, промышленных союзов потребления и обмена и т. д., вполне достаточен, чтобы установить внутри общины согласие между производителями, потребителями и другими группами граждан. (П. Кропоткин)
2) никаких денег, никакой рыночной экономики . Рыночная экономика, торговля, спекуляция полностью выносятся к чертовой матери. Кропоткин приводит историю жизни Фурье с впечатляющей цитатой «уже ребенком Фурье, помещенный родителями в торговое заведение, принес клятву ненависти к торговле , худые стороны которой он близко узнал из собственного опыта. И с тех пор он дал себе слово бороться против нее. (…) отсутствие национальной, общественной организации обмена , по крайней мере для предметов, необходимых для жизни, могло сделать недействительными для народа все благодетельные последствия экономической революции, произведенной отобранием земель у духовенства и дворянства в пользу демократии».
Но это вещи, в общем-то, не новые. Анархисты продолжают коммунистическую линию по обобществлению продуктов потребления, уничтожению денег и введению эквивалента, позволяющего всем одинаково оперировать продуктами труда. Попытки реализации похожих вещей часто вырождались в еще большую эксплуатацию и пренебрежение к человеческой личности.
Прежние мыслители вводили абстрактный рабочий час, Кропоткин думал, как его усовершенствовать, но окончательной меры труда я так в его трудах (хехе) и не нашла. (Шарль Фурье, один из социалистов-утопистов, на которого ссылается Кропоткин, предлагает образовывать фаланги по 1500-2000 человек, способных обеспечивать себя необходимым без принуждения. Фаланги должны были строиться на основе психологии и стремлений составляющих их людей, во главе их стояли бы некие патриархи, но не приказывающие, а советующие. «Общий доход фаланги будет разделяться на двенадцать частей, из которых четыре придутся на долю капитала, пять — труда, три — таланта, теоретических и практических знаний. Мало того: для более правильной оценки все работы будут распределены по степени привлекательности, по степени трудности и полезности, и в зависимости от этих свойств оплачиваться». Правда, у Фурье еще оставалось место капиталу).
3) разнообразие! Этот постулат чуть не заставил меня прослезиться от счастья. Т.е. анархист не обязан заниматься одним и тем же, его задача – саморазвитие. Конвейер уничтожает личность, поэтому нет конвейерным тупым занятиям. Очень красиво это описано у Боба Блэка:
- “современная работа предполагает и худшее. Люди не просто работают, у них есть «профессии». Каждый конкретный человек постоянно выполняет конкретные отведенные ему функции, безо всякой альтернативы. Даже если функции эти хоть как-то интересны сами по себе (а все больше профессий не предполагает и этого), монотонное и обязательное повторение в ущерб любой другой деятельности напрочь лишает их потенциальной привлекательности. «Профессиональные обязанности», которые могли бы занять того или иного человека на какое-то разумно ограниченное в ремя, ложатся тяжким бременем на любого, кто должен посвящать им сорок часов в неделю и кого никто не спрашивает, как именно он хотел бы их выполнять, — все это ради выгоды хозяев, которые сами в работе никак не участвуют, и не имея возможности как-то объединить усилия или перераспределить отдельные задания между теми, кто на самом деле их выполняет. Вот он, подлинный мир труда — мир бюрократического идиотизма, навязчивых сексуальных домогательств, дискриминации, тупых начальников, эксплуатирующих и тут же обвиняющих во всех грехах тех самых подчиненных, которые, по любому разумному критерию, должны бы сами принимать все решения.”
4) никакого принуждения к труду и никакого скучного, изматывающего труда. У Кропоткина присутствует дополнительная работа, которая рассчитывает, что вполне достаточно 4-х часов труда в день, чтобы полностью обеспечить себя жильем, едой и предметами первой необходимости. Т.е. человек может остальное время тратить на творчество, на свое саморазвитие, которое анархисты ставят очень высоко.
5) сотрудничество и взаимопомощь. Сейчас окончательно закрепилось представление о мире, как о сообществе диких зверей, готовых вцепиться друг другу в горло. Значительное влияние на такое мнение оказала философия Гоббса и теория Дарвина. Кропоткин отрицает такое представление, подтверждает свое отрицание примерами, у него есть труд под названием «Взаимопомощь среди людей и животных», описывающий, на чем зиждется данная теория. Очень интересный и вызывающий братскую эйфорию подход.
Это лишь краткие и не подкрепленные особенными доказательствами положения. У Кропоткина все выглядит гораздо внушительнее и ярче, чем в моем изложении.
Никаких властей, которые навязывают другим свою волю, никакого владычества человека над человеком, никакой неподвижности в жизни, а вместо того — постоянное движение вперед, то более скорое, то замедленное, как бывает в жизни самой природы. Каждому отдельному лицу предоставляется, таким образом, свобода действий, чтобы оно могло развить все свои естественные способности, свою индивидуальность , т. е. все то, что в нем может быть своего , личного, особенного. Другими словами — никакого навязывания отдельному лицу каких бы то ни было действий под угрозой общественного наказания или же сверхъестественного мистического возмездия: общество ничего не требует от отдельного лица, чего это лицо само не согласно добровольно в данное время исполнить. Наряду с этим — полнейшее равенство в правах для всех.
Мы представляем себе общество равных, не допускающих в своей среде никакого принуждения; и, несмотря на такое отсутствие принуждения, мы нисколько не боимся, чтобы в обществе равных вредные обществу поступки отдельных его членов могли бы принять угрожающие размеры. Общество людей свободных и равных сумеет лучше защитить себя от таких поступков, чем наши современные государства, которые поручают защиту общественной нравственности полиции, сыщикам, тюрьмам — т. е. университетам преступности, — тюремщикам, палачам и судам. В особенности сумеет оно предупреждать самую возможность противообщественных поступков путем воспитания и более тесного общения между людьми.
«Анархизм представляет собой первое из этих двух течений — то есть творческую созидательную силу самого народа, вырабатывавшего учреждения обычного права, чтобы лучше защититься от желающего господствовать над ним меньшинства. Именно силою народного творчества и народной созидательной деятельности, опирающейся на всю мощь современной науки и техники, анархизм и стремится теперь выработать учреждения, необходимые для обеспечения свободного развития общества, — в противоположность тем, кто возлагает всю свою надежду на законодательство, выработанное правительством, состоящим из меньшинства и захватившим власть над народными массами при помощи суровой жестокой дисциплины»
- “Представляя себе мысленно свободные общины, сельские и городские (т. е. земельные союзы людей, связанных между собой по месту жительства), и обширные профессиональные и ремесленные союзы (т. е. союзы людей по роду их труда), причем общины и профессиональные и ремесленные союзы тесно переплетаются между собою, — представляя себе такое устройство взаимных отношений между людьми, анархисты могли уже составить себе определенное конкретное представление о том, как может быть организовано общество, освободившееся от ига капитала и государства. К этому им оставалось прибавить, что рядом с общинами и профессиональными союзами будут появляться тысячами бесконечно разнообразные общества и союзы: то прочные, то эфемерные, возникающие среди людей в силу сходства их личных наклонностей . Мало ли у людей общих интересов, общественных, религиозных, художественных, ученых, в целях воспитания, исследования или даже просто развлечения! Такие союзы, вне всяких политических или хозяйственных целей, создаются уже теперь во множестве; число их несомненно должно расти, и они будут тесно переплетаться с другими союзами как земельными, так и союзами для производства, для потребления и для обмена продуктов.”
- “Эти три рода союзов, сетью покрывающих друг друга, дали бы возможность удовлетворять всем общественным потребностям: потребления, производства и обмена, путей сообщения, санитарных мероприятий, воспитания, взаимной защиты от нападений, взаимопомощи, защиты территории; наконец — удовлетворения потребностей художественных, литературных, театральных, а также потребностей в развлечениях и т. п. Все это — полное жизни и всегда готовое отвечать на новые запросы и на новые влияния общественной и умственной среды и приспособляться к ним.
Если бы общество такого рода развивалось на достаточно обширной и достаточно населенной территории, где самые различные вкусы и потребности могли бы проявить себя, то всем скоро стала бы ясна ненужность каких бы то ни было начальственных принуждений. Бесполезные для поддержания экономической жизни общества, эти принуждения были бы столь же бесполезны для того, чтобы помешать большинству противообщественных деяний.”
Про наше время Кропоткин высказывается очень едко и узнаваемо. И это при том, что его трудам уже бог знает сколько лет. Особенно ярко он пишет о выборах и о мнимой свободе, о которой мне уже прожужжали уши в жж. Я думаю, что после определенного периода очернения революционных идеалов в разных их вариациях (коммунисты, анархисты, etc), должен произойти всплеск интереса к этим текстам и идеям, потому что ничего столь же зажигательного, как призывы Кропоткина освободиться, скинуть цепи, гнет и так далее, я давненько не встречала. То, что звучит неубедительно и пафосно в фильмах, в его устах выглядит веско и – о ужас! – почти реально. Т.е. общество, описанное им не только не утопия, а кажущийся осуществимым проект. Правда, осуществимый лишь при условии того, что люди будут иметь явно более высокий уровень личной ответственности, чем мы сейчас имеем.
О свободе слова и законах:
«В нашем обществе, которое преследует личное обогащение м самым осуждено на всеобщую бедность в своей среде, самый способный человек осужден на жестокую борьбу ради приобретения средств, необходимых для поддержки его существования. Как бы ни были скромны его требования, он работает как вол шесть дней из семи, только чтобы добыть себе кров и пищу. Что же касается тех в сущности очень немногих лиц, которым удается отвоевать, кроме того, известный досуг, необходимый для свободного развития своей личности, то современное общество разрешает им пользоваться этим досугом только под одним условием: надеть на себя ярмо законов и обычаев буржуазной посредственности и никогда не потрясать основ этого царства посредственности ни слишком едкою критикою, ни личным возмущением.
«Полное развитие личности» разрешается только тем, кто не угрожает никакою опасностью буржуазному обществу, — тем, кто для него занимателен , но не опасен.»
О выборах:
«Стоит ли рассказывать о том, как избирательные агенты и комитеты «подготовляют», «устраивают» и обставляют выборы (у них на это целый воровской язык!); как они раздают направо и налево обещания – политические на собраниях и личные в частных разговорах, как они втираются в семьи, льстят матери и ребенку, ласкают, если нужно, страдающую астмой собаку или кошку «избирателя»?.. Как после долгого ожидания кандидат появляется, наконец, среди «дорогих избирателей» с благосклонной улыбкой на устах, со скромным взглядом и вкрадчивым голосом – точно старая мегера, хозяйка лондонских меблированных комнат, которая хочет заманить жильца сладкой улыбкой и ангельским взглядом? Стоит ли перечислять лживые программы – одинаково лживые, будь они оппортунистические или социал-революционные, в которые сам кандидат, если он сколько-нибудь умен и знает палату, так же мало верит, как составитель календаря с предсказаниями, но которые он защищает так горячо, таким громовым голосом, такими прочувствованными речами, как странствующий, ярмарочный зубной лекарь?» (П.А. Кропоткин «Речи бунтовщика»).
Думаю, что до этого места никто из моих фрэндов не дочитал, несмотря на вставленные картинки, но я все-таки продолжу. Недавно мы с Корвином смотрели фильм “О, счастливчик!”, где то ли на мусорном бачке, то ли на стене встретилась надпись “Революция – опиум для интеллигенции”. Возразить на это нечего, потому что мысли о переворотах, реформировании, политическом устройстве и так далее очень похожи на споры философов о первенстве духа над материей или наоборот, на подсчет того, сколько ангелов поместится на кончике иглы. Т.е. нужно не разговаривать, формируя очередную субкультуру болтунов, нужно действовать, изменять точку отсчета. Но мне позволительно, ведь школьные времена оставили совершенно холодное знание, не провоцирующее интереса, не подкрепленное им, а потому рудиментарное. Как только я изучу материала столько, чтобы сформировать собственное независимое мнение, я вынесу вердикт, а пока – вперед, далее.
Итак, первый камень преткновения, на мой взгляд, – это мера оценки труда. Вообще есть что-то принуждающее, неприятное в самом слове “труд”. Все это потому, что сейчас “труд” однозначно ассоциируется с наемным трудом, с большим количеством времени, с ненужным и бесполезным действием, которое ты осуществляешь ради денег. Так вот, когда вопрос касается выработки эквивалента “денег”, сам Кропоткин буксует, а ведь ответ на это является основополагающим. Чем заменить государство, я прозреваю в тумане, а вот чем заменить самое зло мира – деньги? Неравноценный обмен? Если я обнаружу ответ на данный вопрос, то анархизм станет единственно возможной формой существования для меня. Никакое иное политическое течение не описывало жизнь, которая мне по нраву, так полно.
Есть еще несколько вопросов, но пока я не изучила Кропоткина исчерпывающе (а он во многом опирается на Бакунина, Фурье и Прудона), промотаем эти несостыковки. Если же посмотреть вокруг, то правота Кропоткина имеет подтверждения в виде независимых проектов. Википедия , в принципе, является анархическим проектом, формой сосуществования и взаимопомощи, то же касается и популярных файлообменных сетей. Большинство интересных проектов – это инициатива, а не принуждение. ПО с открытым исходным кодом тоже, на мой взгляд, проявление анархического сотрудничества. Теперь вы можете вздохнуть, закрыть глаза – и представить, как все было бы круто, если бы…. Я честно хочу сообщества свободных, интересных, не скованных разной дрянью людей, которая делает их заискивающими, глупыми, отвратительными, вечно усталыми. Звучит, возможно, и наивно, но я отдаю себе в этом отчет и ощущаю себя почти счастливой, когда читаю рассуждения Кропоткина о каком-нибудь моменте борьбы. Мне кажется, что люди в разумно устроенном мире и должны ощущать себя подобным образом – гореть от мыслей, желать сделать, изменить, нарисовать, написать, испечь хлеб или выйти в лес, вдохнуть запах елок, а не делать то, что мы обыкновенно делаем в жж, ставшем синонимом дешевых шуток и затхлости. Вера Кропоткина в людей дает ощущение другого, кардинально отличающегося от нынешнего, духа, атмосферы, подхода – времени, когда люди знали, что делать.
“было бы ошибочно сказать, что анархический идеал общества представляет собою утопию. Всякий идеал представляет стремление к тому, что еще не осуществлено , тогда как слову «утопия» в обыденной речи придается значение чего-то неосуществимого. В сущности, слово «утопия» должно было бы применяться только к таким представлениям об обществе, которые основаны лишь на том, что писателю представляется теоретически желательным , и никогда не должно прилагаться к представлениям, основанным на наблюдении того, что уже совершается в обществе. Таким образом, в число утопий должны быть включены: Республика Платона, Всемирная Церковь, о которой мечтали папы, наполеоновская Империя, мечтания Бисмарка, мессианизм поэтов, ожидающих появления Спасителя, который возвестит миру великие идеи обновления. Но совершенно ошибочно применять слово «утопия» к предвидениям, которые, подобно анархии, основаны на изучении направлений, уже обозначающихся в обществе в его теперешнем развитии. Здесь мы выходим из области утопических мечтаний и вступаем в область положительного знания — научного предвидения.
В данном случае тем более ошибочно говорить об утопии, что отмеченные нами стремления играли уже не раз чрезвычайно важную роль в истории человечества, потому что именно они послужили основанием для так называемого обычного права — права, господствовавшего в Европе среди миллионов людей с пятого по шестнадцатое столетие.» (Кропоткин, курсив – его)
Эти выдержки, конечно, не дают всеохватного подхода и того заряда, который есть в трудах самого Кропоткина. Поэтому настоятельно рекомендую почитать самостоятельно тем, кто, как и я, не сподобился прежде. А пока искала значок анархии для того, чтобы разнообразить длинный текст картинками, забрела на википедию и прочла о символике черного флага анархистов. «Однородный чёрный цвет этого флага символизирует отрицание всех опрессивных структур. Простой чёрный флаг — это почти антифлаг (государства, как правило, используют красочные флаги). К тому же, белый флаг традиционно является знаком сдачи на милость победителя и, таким образом, чёрный флаг можно рассматривать как полярную противоположность капитуляции». Честно говоря, до с17 до 20 я часто пересекалась с анархистами, но мне было глубоко по барабану, что символизирует черный флаг (как и многим, наверное). А вот ведь.
1 Комментарий