Знакомство с Бердслеем, как ни странно, началось с фильма «Постель-людоед», в котором кровать растворяет внутри себя приехавших отдохнуть или потрахаться женщин и мужчин. А.Р. сказал, что фильм навеян «Автопортретом в кровати», «где изображена помпезная викторианская кровать в занавесях, перинах, подушках и рюшках которой затерялось крохотное чахоточное личико юного художника, словно всосанного в чрево монстрюозного ложа.» Так это или нет, «Автопортрет в кровати» продемонстрировал мне знакомую манеру письма, которую я хотела отыскать довольно давно. Существует целое множество художников, рисующих под Бердслея. Один из таких оформлял «Танцоров на краю времени» Муркока, и я искала его много лет, но кому нужен неведомый отечественный художник, рисующий под Бердслея? Да никому, наверное. Но история про королеву-шлюху и ее спутников, меняющих мир и себя, как им хочется, с иллюстрациями в духе картин к «Смерти короля Артура» Томаса Мэллори — это было здорово.
Графическая аккуратность Бердслея, категоричность чертежа, насыщенность черно-белого контраста сочетаются с округлыми намеками кусков тел, патологической детализацией, где каждый волос, каждая пуговица выведены старательно и точно, либо столь же патологической простотой, где пара линий и густо закрашенные части создают ощущение. ощущение чего? Эти рисунки всегда болезненны и с помощью простых конструкций отображают запределье, пустоты, ветер в занавесках, за которыми королева Гвиневера. Интересно еще, что при таком импонирующем стиле Бердслей к тому же взялся иллюстрировать три вещи, которые я люблю, — легендарную «Смерть Артура» Мэллори, «Саломею» и Эдгара По.
Продолжить чтение «Саломея, Бердслей и Уайльд»