Уитмен и Толстой

Кто был ты ни был, я руку тебе на плечо возлагаю, чтобы ты стал моей песней,
И я тихо шепчу тебе на ухо:
Многих женщин и многих мужчин я любил, но тебя я люблю больше всех.
 
Когда смотрела “Войну и мир” и думала о затхлости характеров и романов, сразу как антипода вспомнила Уитмена. Ну, т.е. его поэзия, свобода, страстная любовь к жизни, ее одухотворенному эротизму и исследованиям сильно противоречат всему, что можно встретить у Толстого.  Все, что происходит в стихах Уитмена, совершенно естественно. Он  взмывает вверх, словно ястреб, и испускает прекрасный, варварский крик.  Когда мне кто-то нравится,  хочется обнять его и шептать ему в волосы: “Побудь этот день, эту ночь со мною, – и ты станешь сам источником всех на свете поэм”.
 
Уитмен – король верлибра, родившийся гораздо раньше, чем люди могли понять его горячую, полную бурной жизни поэзию. Среди чопорных романтических стихов Уитмен возвышается, словно титан, и предлагает всего себя каждому, кто достаточно добр. Уитмен – это источник чистого восторга.  И тут Нгоо мне резонно заметил, что Толстой и Уитмен жили в одно и то же время! В голове не укладывается. Более того – Толстому даже показывали стихи Уитмена, на что тот  предсказуемо отреагировал как унылый брюзга.
 
11 июня 1889 года Толстой записал в дневнике: «Получил книги: Уитмен, стихи нелепые».

И это все! Вот сволота =) Несмотря на это, Толстой затем все же нашел в мощном массиве “Листьев травы” пару строчек, которые подтверждали его собственные воззрения, но потом заметил: «Читал опять присланного мне Уолта Уитмена. Много напыщенного, пустого; но кое-что уже я нашел хорошего, например, „Биография писателя“. Биограф знает писателя и описывает его! Да я сам не знаю себя, понятия не имею. Во всю длинную жизнь свою, только изредка, изредка кое-что из меня виделось мне».  Удивительно представлять, что Толстой сидел в своем поместье и уныло брюзжал по поводу Уитмена. Удивительно не в том смысле, что Толстой должен был восхититься, – конечно, нет,  он же типичный помещик, озабоченный моралью и собственной важностью, а в том смысле, что эти две противоположности встретились.

 

 
Огромное, яркое солнце, как быстро ты убило бы меня,
Если бы во мне самом не всходило такое же солнце.
 
Все это я прочитала в “Моем Уитмене” Чуковского, и там было достаточно много вещей, которые я не понимаю.  Сначала он достаточно точно описывает впечатления от поэзии Уитмена: ” Я был потрясен новизною его восприятия жизни и стал новыми глазами глядеть на все, что окружало меня, – на звезды, на женщин, на былинки травы, на животных, на морской горизонт, на весь обиход человеческой жизни. Все это возникло предо мною, озаряемое миллионами солнц, на фоне бесчисленных тысяч веков. В моем юношеском сердце нашли самый сочувственный отклик и его призывы к экстатической дружбе, и его светлые гимны равенству, труду, демократии, и его радостное опьянение своим бытием, и его дерзновенная речь во славу эмансипации плоти, так испугавшая тогдашних ханжей.”
 
А потом Чуковский берет одну из самых крутых цитат Уитмена (она вначале) и говорит, что Уитмен любит всех, на кого падает взгляд,  безличной любовью, что никто такой не хочет, и что русская литература переполнена трепетным вниманием к маленькому человеку,  заполнена Чичиковыми и Коробочками, а потому обаятельна и хороша. У меня аж волосы на голове дыбом встали,  потому что я вижу ситуацию решительно наоборот. Толстой и остальные увлечены только собой и своим морализаторством. Уитмен всех поднимает до дыхания вечности, а русская литература за редкими и славными исключениями опускается до бесконечных копаний в душонке персонажей совершенно бесполезных. Ну, т.е. является ли жадное внимание к судьбе Акакия Акакиевича чем-то кроме очередного урока или наблюдения? Вряд ли.
 
“Побыть средь других, коснуться кого-нибудь, обвить рукой слегка его иль ее шею на миг — иль этого мало?
Мне большего наслажденья не надо — я плаваю в нем, как в море.
Есть что-то в общенье с людьми, в их виде, в касанье, в запахе их, что радует душу,—
Многое радует душу, но это — особенно сильно.”
 
Никак не могу выбросить из головы этот текст, который кажется Чуковскому таким бездушным.  Можно зажмуриться, представить человека и сказать:
 
Кто бы ты ни был,
я руку тебе на плечо возлагаю,
чтобы ты стал моей песней.
Будь моей песней.
Я тихо шепчу тебе на ухо:
Многих женщин и многих мужчин я любил,
но тебя я люблю
больше всех.
 
Руку тебе на плечо возлагаю, чтобы ты стал моей песней,  – это ж круто!

Related Posts:

7 комментариев

  1. не совсем по теме, но ни в одной доступной подборке дневников Толстого не могу найти ни “Уолта Уитмена”, ни “11 июня 1889 года”.
    мне казалось, что в то время ещё не было принято издеваться над русским языком, транслитерируя W в “У”, эта мода пошла позже, к середине XX века, поэтому интересно было бы посмотреть, как именно Толстой написал (и на основании чего).

  2. в школе невыносимо тяжко было большинство наших классиков читать. от этих копаний “в том жадном внимании к мыслям, поступкам, страданиям, радостям каждой, даже самой микроскопической личности, будь то Акакий Акакиевич или Макар Девушкин” дергался глаз. ни разу не обаятельно.

  3. В лирике Уитмена слышится легкий флер мдма.
    Завидую немного людям, у которых ключом бьет такой запал воодушевления напополам с открытостью по жизни.
    И действительно, с нашей литературой того времени очень контрастирует. Мы выросли на культуре хмурых гегемонов, их нахлобученной морали, ненужных страданий и тщетности и – я вот прям вижу отголоски всего этого в своем соотечественнике. У людей словно оторвало какой-то гедонистический нерв.

Оставить комментарий