Власть красоты над человеком меня пугает. Вернее, проблема не в красоте как таковой, а в переживании удовольствия. Не знаю, переживают ли остальные это так же остро- у меня это зависит от фазы, но меня не раз пугал этот экстатический цикл влюбленности, который при этом совершенно невозможно передать, потому что никто другой оглушительную красоту не видит или не слышит. Из этих попыток передачи другим рождается поэзия, но никогда не рождается понимание.
Человек входит в комнату – и это тебя полностью парализует, ты переживаешь экстаз, наблюдая, как останавливается время, как предметы блекнут и становятся в лучшем случае оправой для рисунка из линий глаз, скул, спинки носа и губ. Начинает звучать музыка – и ее рисунок околдовывает, какой-нибудь стон хэгыма или шероховатый ворс виолончели вызывают внутренний взрыв. И в жизни ничто не может сравниться по интенсивности с этими эмоциями. Они посрамляют внутреннюю жизнь человека, все достижения философии, науки, любую рефлексию, потому что ты просто превращаешься в бьющуюся в оргазме мышь, которой к голове подвели провода. Разумеется, внутри начинает расти бунт, желание получить свободу обратно, освободиться от чужой магии. Я с переменным успехом старалась избавляться от эмоций такой силы, потому что они в любом случае не относятся к реальным людям. Просто определенные виды красоты в глазах смотрящего срабатывают как телепорт в мир экстаза.
Если ты хотя бы немного интеллектуален, сама мысль о том, что ты провел час в созерцании того, как свет освещает чужие глаза, кажется дикой, этого хочется избежать. Ты, конечно, ощущаешь себя поэтом, но при этом пойман, словно зверь. И понимать, что ты пойман, не означает быть свободным. С очарованностью чужой красотой так же, как со страхом в “Дюне” Герберта – этому бессмысленно сопротивляться, это нельзя отменить, от этого нельзя убежать. Потому что тогда жажда только возрастает. Ей просто приходится позволить пройти сквозь тело и сердце, словно цунами, побыть какое-то время дураком, дать ей пересобрать в тебе каждый атом – и схлынуть. Это всегда больно настолько же, насколько и прекрасно. Ты теряешь здоровье, но не теряешь свободу. Объект желаний обесцвечивается, ты возвращаешься к себе – и не можешь понять, что это было.
Меня поражает раздвоенность переживания влюбленности – странно ощущать, что внутри живут как минимум два человека, переживающих один и тот же момент по-разному. Один критикует и смеется, а второй полностью порабощен, его линии движений становятся плавными. Первому придется с саркастичной ухмылкой вынести второго на своем хребте, пока тот содрогается в экстазе и блюет лилиями.
Так вот переживание чужой красоты – это сильное удовольствие, причем не чисто эстетическое, а глубоко чувственное, затрагивающее все сферы восприятия. Для меня это глубокий трип, амфетаминовая поездка на горках чужих скул в пульсирующие бездны черноты, извергающейся словами. Невозможность обладать воображаемой красотой, рождающейся на стыке реальной привлекательности тела или духа и ее переживания (а секс тут крохотный слой, гораздо важнее желание поглощения, познания, вбирания предмета по частям) вполне может доводить до безумия, что видно в биографиях разных поэтов и прочих мечтателей, склонных это цунами не проживать, а еще больше усиливать. И эти ошеломительные романы с воображением – это страшная штука. Лучше ногу сломать.
Даже в своем простом варианте, когда залипаешь на гладкой геометрии лица красивого мужчины, на всех этих поверхностях гладкой кожи, плаваешь взглядом в соединениях разных частей, в глубине глаз, в твердости подбородка и движущейся линии рта – это тоже поражает. Ты знаешь, что перед тобой мальчик-актер, до которого тебе нет дела. Умственно ты никак не затронут, но какой-то механизм вызывает сильное наслаждение от совершенно нелогичного, длительного любования строением чужого лица.
Это же дико странно! И людей спасает только контекст – то, что эти люди разговаривают, двигаются, выражают какое-то содержание, которое убирает эффект и с легкостью удерживает от падения в волшебный пруд.
1 Комментарий