five yoshiwara men Archives

Неожиданное продолжение заметки про мужскую моду. В азиатском фэнтези бросается в глаза, что все герои одеты в кимоно или что-то подобное, охватывающее их тела изысканными драпировками и бесконечными слоями ткани. Колыхание этой ткани, ее перемещение, раздутые ветром рукава, трепещущие на ветру лобные ленты — все это завораживает, это часть стиля. Работа с тканями в усе — это отдельное мастерство. Для меня мужчина в хакама — уже заявка на победу, но дело здесь не в азиатском колорите.

Складки ткани добавляют дополнительное измерение для глаза, они заставляют задерживать на человеке взгляд, дольше его рассматривать. Это дополнительное пространство перемещающихся складок добавляет магнетизма. Я не шучу. Хотите пользоваться успехом — надевайте одежду, которая оставляет простор для движений, изменяет свой рельеф. Оставьте обтягивающие рубашки деревенщинам.

Складки широких рукавов кимоно Сюна Огури

Мне это казалось каким-то моим фетишем, но я ошибалась. Историки культуры и исследователи живописи давно знают об этом эффекте — например, историк Энн Холландер во «Взгляде сквозь одежду» пишет, что в ряде периодов в искусстве художники уделяли изображению драпировок и складок ткани, живших по своим собственным законам, больше времени и места на картине, чем собственно людям. Иногда эта диспропорция достигала карикатурных величин. Я рекомендую почитать книгу, она очень интересна во множестве аспектов , но роли драпировок, летящим тканям и их эстетическому значению там уделено немало места.

Исчерпывающе написал о складках Олдос Хаксли в «Дверях восприятия», наевшись мескалина. Опытные психонавты скажут, что сидеть перед калейдоскопическими роликами (= драпировки в более древнем случае Хаксли) — это трата вещества, но сделаем скидку на то, что это первый раз писателя. Приняв мескалина, он начинает смотреть книги по искусству, пока не натыкается на собственные брюки и их складки:

«Эти складки на брюках — что за лабиринт бесконечно значимой сложности! А текстура серой фланели — как богата, как глубока, как таинственно роскошна! И вот они опять здесь, в картине Боттичелли.

Бернини. Блаженная Людовика в состоянии божественного экстаза, но больше похоже на оргазм. Обратите внимание на складки ткани.

Продолжить чтение «мужчины в кимоно, драпировка и другие секреты»

Алан Мур писал вот что: «Если ваши рассказы хвалят за меланхоличный и вдумчивый тон — это повод написать что-нибудь легкомысленное и дурацкое. Если люди аплодируют вашей криминальной драме, попробуйте создать комедию <…> Если есть жанр или форма, которых вы раньше избегали, то, возможно, обращение к ним станет для вас вызовом, испытанием и поможет улучшить свои писательские навыки»

Да, ребята, действительно сложные деды не советуют «выбрать свой жанр и держаться за него» или еще что-то столь же безопасное, сколь унылое. Мур зовет погружаться в неизведанное, потому что только там можно узнать что-то новое.

После/во время депрессии начала взламывать себя изнутри. Сначала сделала роман, в котором есть юмор, — фактически это постапокалиптический сюрный вестерн, где герои валяют дурака (он скоро выйдет), а потом решилась на вещь, которую для человека с моим темным и жестким стилем сложно предположить.

Написала уже около половины условного любовного фэнтези, которое я бы назвала феминистическим. Оно получается странным, а потому писать интересно. Мне очень нравился роман Маргерит Дюрас «Любовник из Северного Китая». В нем молодая девушка показана охотником, а не кем-то, у кого «забирают невинность». Мне такая позиция исследователя и наблюдателя всегда была близка, и захотелось решить романтические штампы в другом ключе — познание себя через познание других. Это как в игре the Path — чтобы позврослеть, девушка должна сойти с тропы, войти в лес и познать своего волка. В моем романе «волков» пять. Мысль заключается в том, что чтобы найти настоящую любовь, ты сначала должен познать ее разнообразие, чтобы не попасть в ловушку.

В мире книги молодые девушки-воины приходят в квартал удовольствий к мастерам своего дела, чтобы познать свое тело, но героиня хочет получить от них секреты искусства меча, а для этого нужно подобрать ключ к каждому из мужчин. Ей нужно освободиться от войны, чтобы познать любовь, и познать любовь, чтобы победить в войне. Каждый из «волков» уверен в себе, но никогда нельзя изменить другого, не изменившись самому, и вот этот процесс на подложке уже стоит внимания.

Любовные истории, которые выпускают, мне кажутся пресными, в них используется тип поведения, который меня не заводит, поэтому я написала то, что мне нравится, но внедрила в это обыкновенную дорамную схему. Периодически она так и норовит слезть, выпустив наружу хтонь, и пока получается достаточно просто, чтобы это могли читать обычные потребители таких вещей, но достаточно поэтично, чтобы мне любопытно было писать. Все мои фетиши соединились в одном месте: 1) фехтование и мечи 2) философия 3) поэзия 4) мужские гаремы , 6) реверс канона, 7) bishōnen. Как говорится, такой интерпретации восстания Шинсегуми вы еще не видели.

Но удивительно вот что: работая с неизвестным жанром, темами, схемами, я узнаю о себе гораздо больше, чем делая идейные вещи, крепящиеся на моем личном стержне. Например, мне никогда не было интересно описывать удачные любовные приключения просто потому, что я не представляю, каков язык безопасной любви. Это же все обман, сладкие конфеты, а любовь всегда опасна просто потому, что она трансформирует, выбивает с Земли на орбиту. Для меня любовь — это то, от чего хочется избавиться, то, что пытается тебя поработить, даже если это происходит во благо личности. Это как вот в этой песне Cure, где бурлящий шквал гитар передает все смятение души, чтобы ближе ко второй части инструментала перейти в вопль, где человек одновременно молит о поцелуе и о том, чтобы человек умер и освободил от пытки.

Вот такой конфликт да, вполне в моем духе, это тебе и «Кодекс», и «Фрагментация памяти», и «Демон пустоты». Я люблю поэзию, но не поэзию мира, а поэзию войны. Она мне удается без труда, и поэтому как раз и стоит последовать совету Мура.

Писать love story для меня — это словно разговаривать с человеком, держа за спиной цветок и нож, и каждый раз (каждый!) выбирать, что выпадет в этот раз. Именно поэтому между красивыми декорациями проглядывает бегущий раненый олень, и вот уже это мне нравится.