«Отдать жизнь за Родину, за Сталина, за свой взвод, за исполнение долга, за друга, за любимую женщину, – как это было естественно и органично для творческого человека на войне. Каким глупым ребячеством казалось все это пьянствующим, подсиживающим друг друга, редко бывающим на передовой, купающимся в орденах и наградах развращенным штабным бюрократам, слепым исполнителям поступающих сверху приказов.» (Рабичев)
В последнее время сплошные командировки, и я в самолете прочитала большое количество книг о ВОВ, в том числе три известных работы, рассказывающие о войне без фальшивого блеска, — «У войны не женское лицо» Алексиевич, «Воспоминания о войне» Никулина и «Война все спишет» Рабичева. Любая война — это бессмысленное и отвращающее прокручивание людей в фарш. Время запредельного скотства и запредельного же героизма. После окончания любых войн их результаты трактуются, как удобно в конкретном контексте (у нас, например, ВОВ превратилась в парадную разновидность религии ), пишутся мифы, но реальность обычно отвращает. Раньше я читала и мемуары наших, и мемуары немцев, включая испуг перед русскими у Эрнста Юнгера, но таких откровенных впечатлений от войны не встречала. Все три стоят внимания, хотя книги Никулина и Алексиевич дают лучший охват, чем Рабичев.
Прочитанные книги поражают мощным, страшным макабром. Это как сцена контузии в «Иди и смотри», звон в голове, полное погружение в ужас. Никакое темное фэнтези, никакие фантазии на тему гибели, нагромождения трупов, не могут превзойти реальность. Особенно в этом ключе мощно читается Никулин. Гигантоманские картины смерти и разложения, невозможно читать — и невозможно перестать. Но даже больше картин боев меня поразило отношение к женщинам. Про групповые изнасилования немок до смерти при полном одобрении офицеров и смех бойцов-женщин — это как-то логически можно понять как компенсацию, месть остервенелого солдата после нескольких лет фронтового безумия. Кто знает, как бы мы вели себя в такой ситуации? Предугадать сложно. Многие бойцы выступали против или, понимая, что не могут остановить преступление, устранялись, но изнасилования и убийства в Германии происходили часто. Это мерзко (интересно, что два автора-мужчины описывают эти картины, чтобы освободиться от увиденного или учиненного по ошибке) , но меня другое удивило — отношение к собственным, русским женщинам.
Во время войны ситуации складывались разные, люди показывали и хорошие, и отвратительные стороны. В этом смысле хороша книга Алексиевич, в ней трогательное соседствует с ужасным. Однако прослеживается неприятная тенденция, о которой я и подумать не могла. В трех или четырех книгах указано, что 17-18-летние девушки, как и парни, люто рвались на фронт, им хотелось «биться с немцем». Кому-то из них везло — и окружавшие их бойцы девушек защищали, любили, делая напоминанием о мире; происходили трогательные истории. Но многие женщины вместо того, чтобы стать героями, превращались в «походных жен» офицеров, т.е. их просто насиловали, пользуясь служебным положением, а затем склоняли к проституции. Они соглашались поневоле, т.к. быть под офицером все же лучше, чем если к тебе ночью ходит, кто попало, а сбежать — нельзя. О таких ситуациях в разном ключе упоминается во всех трех упомянутых книгах. Я неприятно поражена.
Более того — после войны отношение к фронтовым женщинам не радовало, хотя многие из них были танкистками, летчиками, проч, т.е. боевыми товарищами и несли фронтовые тяготы наравне с мужчинами (плюс постоянные проблемы из-за отсутствия бинтов и месячных, которые предпочитали не учитывать из-за нехватки ресурсов). Тыловые женщины называли их шлюхами, пугали тем, что никто замуж не возьмет, не слишком подчеркивали их успехи через несколько лет после войны (да они и сами не хотели вспоминать, хотели вернуться к мирной жизни побыстрее). На передовой люди перед лицом гибели действительно постоянно влюблялись и не чурались секса — ведь так хочется забытья, жизни, чего-то иного, особенно когда ты еще почти подросток, а вокруг — трупы, взрывы, смерть, люди с оторванными конечностями. Изрядная часть бойцов обоих полов — простых нравов люди, часто девчонки приставали к приличным офицерам сами, и это легко понять. В других случаях мужчины получали секс силой, делая из женщин-сослуживцев проституток, а потом их за это же и обвиняли. Это плохо укладывается в голове — ты воюешь против немцев плечом к плечу, но при этом насилуешь боевого товарища. Это все, конечно, совершенно ошеломляет.
Приведу несколько примеров ситуаций, чтобы вы поняли, о чем речь.
«Меня вызывает Рожицкий, спрашивает, почему я не обращаю внимания на девочек? У него их целый гарем. Он использует свое служебное положение, и девочки пугаются и становятся его любовницами.» (Рабичев «Война все спишет»)
«Первый командир батальона… Я его не любила. Он хороший был человек, но я его не любила. А пошла к нему в землянку через несколько месяцев. Куда деваться? Одни мужчины вокруг, так лучше с одним жить, чем всех бояться. В бою не так страшно было, как после боя, особенно, когда отдых, на переформирование отойдем. Как стреляют, огонь, они зовут: “Сестричка! Сестренка!”, а после боя каждый тебя стережет… Из землянки ночью не вылезешь… Говорили вам это другие девчонки или не признались? Постыдились, думаю… Промолчали. Гордые!» (Алексиевич «У войны не женское лицо»)
«Разговорился с девушкой. Оказалась она москвичкой. Работала до войны на телефонной станции. Говорю ей, что я армейский связист, а я, говорит она, окончила техникум связи и все телефонные аппараты знаю и на коммутаторе работала, возьмите меня с собой, говорит, я воевать хочу с фрицами…
— В мае 1941 приехала в деревню к бабушке, потом шесть месяцев скрывалась в лесу, землянку вырыла. Столько всего было. В двух километрах от нас шли танковые бои, бойцы занесли ко мне раненого лейтенанта, но выходить его я не сумела, и он умер у меня на руках… Возьмите меня, лейтенант, с собой!
Красивая, смелая, сильная телефонистка.
— Садись, говорю, на телегу, через два часа я тебя завезу к начальнику связи.
(…)Через два часа мы были в штабе армии. Девушку я завез к связистам, а сам занялся решением своих проблем. Вечером увидел ее в блиндаже одного из старших офицеров, спустившего штаны подполковника. Утром увидел девушку в блиндаже начальника политотдела. Больше я девушки не видел.
Ночевал я в гостевом блиндаже. Интендант Щербаков издевался надо мной, смешна ему была моя наивность.
— Может, она и попадет на фронт, — говорил он, — если духу у нее хватит переспать с капитанами и полковниками из Смерша. Была год на оккупированной территории. Без проверки в Смерше в армию не попадет, а проверка только началась.
А мне страшна была моя наивность. Чувство стыда сжигало меня и спустя шестьдесят лет сжигает (Рабичев «Война все спишет»)
«Как нас встретила Родина? Без рыданий не могу… Сорок лет прошло, а до сих пор щеки горят. Мужчины молчали, а женщины… Они кричали нам: “Знаем, чем вы там занимались! Завлекали молодыми п… наших мужиков. Фронтовые б… Сучки военные…”. Оскорбляли по-всякому… Словарь русский богатый…» (Алексиевич)
«Девочки то и дело обращаются ко мне за помощью, и мне, как правило, удается отбить их от ненавистных им чиновных развратников-стариков. » (Рабичев)
«Голодным солдатам было не до баб, но начальство добивалось своего любыми средствами, от грубого нажима до изысканных ухаживаний. (…) И ехали девушки домой с прибавлением семейства. Это называлось «уехать по приказу 009». (…) Но «уехать по приказу 009″ — это самый лучший выход. Бывало хуже. Мне рассказывали, некий полковник Волков выстраивал женское пополнение и, проходя вдоль строя, отбирал приглянувшихся ему красоток. Такие становились его ППЖ, а если сопротивлялись — на губу, в холодную землянку, на хлеб и воду! Потом крошка шла по рукам, доставалась разным помам и замам. В лучших азиатских традициях!» (Никулин)
«На мужа обиды не держу, давно его простила. Родила я дочку… Он посмотрел на нас… Побыл немного и ушел. Ушел с упреками: “Разве нормальная женщина пойдет на войну? Научится стрелять? Поэтому ты и ребенка нормального родить не способна” (Алексиевич)
«Это потом чествовать нас стали, через тридцать лет… Приглашать на встречи… А первое время мы таились, даже награды не носили. Мужчины носили, а женщины нет. Мужчины – победители, герои, женихи, у них была война, а на нас смотрели совсем другими глазами. Совсем другими… У нас, скажу я вам, забрали победу. Тихонько выменяли ее на обычное женское счастье. Победу с нами не разделили. И было обидно… Непонятно… Потому что на фронте мужчины относились к нам изумительно, всегда оберегали, я не встречала в мирной жизни, чтобы они так относились к женщинам. Когда отступали, ляжем отдохнуть – земля голая, они сами останутся в гимнастерках, а нам отдадут свои шинели: “Девчонок… Девочек надо укрыть…”. Найдут где-то кусочек ваты, бинта: “На, возьми, тебе пригодится…”. Сухарик последний поделят. Кроме добра, кроме тепла мы ничего другого на войне не видели. Не знали. А после войны? Я молчу… Молчу… Что мешает нам вспоминать? Непереносимость воспоминаний…» (Алексиевич)
И все это — наряду с заботой простых солдат и попыткой защитить.
«А девочки наши летали и сбивали асов, да еще каких асов! Вот так! Знаете, когда мы шли, на нас мужчины смотрели с удивлением: летчицы идут. Они восхищались нами…» (Алексиевич)
Очень неприятно, конечно. Ну и вот такое:
«Теперь такая картина: две женщины ползут по нейтральной полосе кого-то убивать со «снайперкой». Ну да… Не могу отделаться от чувства, что это, конечно, все-таки «охота». Я сам стрелял… Так я же мужчина…
– Но они защищали родную землю? Спасали отечество…
– Это конечно… В разведку с такой, может быть, и пошел, а замуж бы не взял. Ну да… Мы привыкли думать о женщине как о матери и невесте. Прекрасной даме, наконец» (Алексиевич)
Поражает такой подход. Т.е. женщины спасают жизни, но потом оказываются недостаточно хороши для женитьбы (но при этом достаточно хороши, чтобы их изнасиловали начальники).
