Кори Доктороу: путь к крепостному праву

На протяжении большей части современной эпохи большинство людей в богатом мире были бедными, как и их родители и их собственные дети. Социальная мобильность оставалась скорее мечтой, чем реальностью. Большинство людей рождались, чтобы служить.

Правящему меньшинству нравилось представлять, что волы, работающие на их полях, и женщины, убирающие их дома и готовящие им еду, довольны своей участью, и оно выражало шок и ужас всякий раз, когда эти потомственные слуги искали способы улучшить свое положение – будь то участие в промышленной революции или отправление в колониальную страну с обещанием украденных поместий и собственных угнетенных слуг.

Хотя правящие меньшинства в абсолютном исчислении были крошечными, они претендовали на подавляющее большинство богатств своих стран и распоряжались этим богатством в форме политической власти. Эта власть позволила элитам превратить все шансы на социальную мобильность в мираж: владельцы фабрик и колонизаторы создавали картели, чтобы уменьшать зарплаты, а профсоюзы разгонялись милитаризованными полицейскими армиями.

Потребовались две мировые войны – целая оргия уничтожения благосостояния, длившаяся целое поколение, – чтобы ослабить власть правящего класса до такого низкого уровня, что он больше не мог топить вековую мечту о мобильности и эгалитаризме.

После войн богатые страны мира изменились.

 

Они создали масштабные сети соцзащиты: всеобщее среднее образование, расширение доступа к высшему образованию, субсидии на приобретение жилья (в США) и государственного жилья (в большинстве других богатых стран), бесплатное здравоохранение для пожилых и бедных людей (в США) или для всех (в других богатых странах).

Профсоюзы стали обычным явлением, и по мере повышения производительности труда росла заработная плата. Борьба за гендерную справедливость вышла за рамки кампании за голоса для богатых белых женщин и переросла во всеобщее движение. Борьба за гражданские права по расовым, гендерным и сексуальным признакам вышла на первый план и образовала союзы друг с другом и с антиколониальными движениями на глобальном Юге.

Мир изменился. Это были trente glorieuses – тридцать славных лет, когда можно было помечтать о лучшей жизни для своих детей. Мой отец, беженец, родившийся в семье беженцев, получил докторскую степень и стал жить в комфортных условиях среднего класса с солидной профсоюзной пенсией. Моя мать, ребенок старшего сына из рабочего класса, который бросил школу в 12 лет, чтобы содержать семью, стала первым человеком в своей семье, окончившим университет,  и тоже стала жить как средний класс. Сегодня они оба здоровы, бодры и активны в свои семьдесят с лишним лет: без долгов, владельцы своего дома, с гарантией бесплатного медицинского обслуживания и комфортной старости.

С исторической точки зрения, их жизнь была исключительной. Они происходили из крестьян и обнищавших, измученных погромами беженцев. С исторической точки зрения, их судьба должна была быть почти неотличима от судьбы их родителей, как и моя.

 

***

 

Тридцать славных лет – настоящая аномалия. Нормальным ходом современной истории был застой. Первородство – практика передачи наследства старшему сыну – гарантировало, что число богатых семей оставалось относительно статичным, а огромные состояния сохранялись на протяжении веков.

Другими словами, это гарантировало, что люди работали на них. Мы работали на них.

Тридцать славных лет все это перевернули. Работяги предъявили претензии на богатство своих обществ и потребовали тех же экономических свобод, которыми пользовались их социальные “ставленники” на протяжении всего времени, сколько их помнят.

 

Для тех, кто воспользовался новой социальной мобильностью, это были поистине славные годы. Блага распределялись неравномерно; многие ключевые механизмы социальной мобильности зависели от расы, но почти каждый житель богатой страны мог претендовать хотя бы на какую-то долю послевоенного процветания.

А вот для людей, которые когда-то командовали армиями подневольных рабочих и прислуги, эти годы стали сущим бедствием. Выйдя из 30-летней войны, они обнаружили, что их слуги никогда не вернутся, чтобы стирать их одежду и мыть полы (“в наше время так трудно найти хорошую прислугу”). Хуже того, обыватели и плебеи рассчитывали получить доступ в тихие, эксклюзивные места, которые богатые считали исключительно своей территорией. Это стало огромным оскорблением – настолько сильным, что породило поджанр научной фантастики “уютная катастрофа” (cozy catastrophe) – историй, в которых ужасное бедствие поражает наш мир и уничтожает большинство людей, предоставляя аристократам возможность укрыться в поместьях-крепостях и лелеять там пламя цивилизации.

Как пишет Джо Уолтон в своем анализе “уютных катастроф”:

 

“Невил Шют в автобиографии “Slide Rule” жалуется, что его мать не может больше ездить зимой на юг Франции, хотя это полезно для здоровья, и вы, наверное, сами читали книги, в которых герои печалятся, что больше не могут нанять слуг. У Азимова был прекрасный ответ на это: если бы мы жили в те времена, когда было легко нанять слуг, мы были бы слугами. Мать Шюта не могла позволить себе Францию, но и она, и люди, которые обслуживали ее в магазинах, имели доступ к бесплатному медицинскому обслуживанию, хорошему бесплатному образованию до университетского уровня и выше, и достаточно средств к существованию, если они теряли работу.

Социальный договор изменился, и более богатые действительно немного пострадали. Мне хочется сказать “бедные богатые”, но я действительно им сочувствую. Раньше Британия была страной с резкими классовыми различиями – то, как вы говорили, и где работали ваши родители, влияло на ваше образование, возможности трудоустройства и медицинского обслуживания. У Британии была целая империя, которую она эксплуатировала для поддержания собственного уровня жизни.

 

После победы демократии Британия становилась более справедливым обществом, с равными возможностями для всех, и часть людей определенно от этого пострадала. Они не могли ездить в заграничные отпуска, иметь слуг и привычный образ жизни, потому что их привычный образ жизни эксплуатировал других людей. Они никогда не оказывали рабочему классу уважения, причитающегося человеку, а теперь им пришлось это делать, и это действительно было для них тяжело. Нельзя  винить их за то, что им хотелось, чтобы всех неудобных людей… поглотил вулкан или ужалили до смерти триффиды.”

 

Возможно, имя Шюта некоторые читатели узнают не сразу, но миллионы людей читали его постапокалиптический роман “На берегу” или видели его экранизацию. Это потрясающий роман, в котором ядерная война уничтожила почти всех жителей Земли, за исключением небольших районов к югу от экватора, которые медленно погибают от радиоактивных осадков, постепенно переносимых пассатами. Страшный, меланхоличный роман Шюта показывает нам мир, почти полностью очищенный от настойчивых выскочек из рабочего класса, глазами аристократического морского офицера с плотно сжатыми губами, который благородно ждет собственной смерти.

 

***

 

В фундаментальном труде “Капитал в XXI веке” Томас Пикетти и его аспиранты проследили движение капитала в мире за 300 лет и показали (среди прочего), что когда богатство 10 процентов самых богатых из нас переходит некий порог, этот класс капиталистов обретает способность распоряжаться политическими результатами: они могут превратить свое богатство в политику, направленную в пользу богатых, что делает их еще богаче и дает им больше контроля над политикой.

 

Как только эта точка неравенства достигнута, общество становится неумолимо более неравным и более несправедливым, поскольку наши законы не только постоянно меняются в пользу богатых, но и дополнительно ущемляют бедных (вспомните, как после финансового кризиса 2008 года банки получили полную помощь и выплатили миллионные бонусы руководителям, их разоривших,  а затем начали корпоративную преступную деятельность по мошенническому взысканию долгов, в результате которой они безнаказанно отбирали дома у рабочих людей).

 

Эта несправедливость дестабилизирует мир. Легко найти людей, готовых бороться за отмену систем, которые вопиюще, настойчиво, очевидно несправедливы. Это иногда называют “популизмом”, но почему люди должны выстраиваться в очередь, чтобы защищать систему, которой, очевидно, на них наплевать?

Согласно Пикетти, капитализм всегда ведет к тому, что богатые люди управляют шоу, а это ведет к тому, что глупости немногих богатых превалируют над материальными потребностями большинства, что в конечном итоге приводит к некоему коллапсу, при котором накопленные богатства уничтожаются – и открывается пространство для нового общества.

 

***

 

Тридцать славных лет оборвались в конце 1970-х годов, когда богатство немногих восстановилось настолько, что 10 процентов самых богатых смогли влиять на политику в свою пользу и в ущерб всем остальным. Когда разразился нефтяной кризис ОПЕК, богачи потратили свои тщательно восстановленные состояния, чтобы обвинить профсоюзы, левых и “женскую свободу” в том, что богатые нефтью арабские страны решили прекратить поставки нефти в богатый мир.

Это очевидная чушь. ОПЕК не руководствовалась антипрофсоюзной идеологией, а инфляция, последовавшая за ростом цен на нефть, вызывалась не тем, что рабочие получали достойную зарплату – она была вызвана нехваткой нефти. Этот дефицит нефти вызвал бы инфляцию независимо от того, имели ли рабочие право не быть покалеченными на работе и имели ли их дети право на бесплатное среднее образование.

 

Но хотя обвинять инфляцию в “щедрой” социальной политике было нонсенсом, это был привлекательный нонсенс. Маргарет Тэтчер, Рональд Рейган, Брайан Малруни и другие неолиберальные политики пришли к власти благодаря кампании по возложению вины за нефтяные потрясения на социальную мобильность.

Как только эти дружественные плутократам политики стали править, они принялись за переделку социальной мобильности, нанеся мощный удар по трудовым правам и общественным институтам. Они развязали руки монополиям и отменили регуляцию промышленности.

Но самое главное, они открыли торговлю.

 

***

 

После Второй мировой войны каждый человек из богатой части мира стремился обзавестись посудомоечной машиной, автомашиной, домом, телевизором и другой бытовой техникой и материальными благами. Гигантский спрос означал большие прибыли: даже если рабочие с заводов, производящих товары, снижали прибыли своих боссов, объединяясь в профсоюзы, получая достойную зарплату и требуя льгот, огромный объем товаров, проданных растущему среднему классу Америки, означал, что эти боссы все еще могли стать очень, очень богатыми.

Но к эпохе Рейгана праздник потребления закончился. У людей было все, что нужно. Время от времени они заменяли приборы, иногда вкладывали деньги во что-то новое, например, в персональный компьютер или видеомагнитофон, но послевоенный взрыв потребительского спроса себя исчерпал.

 

Это могло бы положить начало стабильности: достойная заработная плата для рабочих, производящих новинки, вещи, заменяющие старые вещи по мере их износа, – и небольшие, но стабильные прибыли для их боссов.

Такого будущего Рейган и неолибералы стремились избежать. Пришло время заново разделить пирог.

 

***

 

Именно тогда и появилась “свободная торговля”. Смысл торговых сделок, которые заключали Рейган и его преемники – как республиканцы, так и демократы – заключался в том, чтобы сократить расходы на оплату труда за производство товаров.

Если автомобили, телевизоры или компьютеры можно производить на низкооплачиваемых территориях в Центральной Америке или Тихоокеанском регионе, где рабочим запрещено объединяться в профсоюзы и они не имеют трудовых прав, включая базовую безопасность на рабочем месте и защиту экологии, то эти же товары можно произвести  гораздо дешевле, чем на родине.

Затем эти дешевые товары можно продавать со скидкой рабочим в богатых странах мира за доллары, евро и фунты стерлингов. Даже учитывая скидку, товары все равно приносили большую прибыль, чем производство в стране изготовления – скидка на цены была меньше сохраненного на затратах на производство.

 

Однако в этом плане есть проблема: как рабочие в богатых странах смогут покупать дешевые товары, если их рабочие места исчезают?

Вот тут-то и приходит на помощь финансовое дерегулирование. Финансовое дерегулирование – это брат-близнец свободной торговли. Открывая свои двери для дешевых иностранных товаров, богатые страны одновременно ослабляли законы в отношении долгов и кредитов.

“Потребителям” (ранее: “рабочим”) становилось все легче и легче занимать деньги благодаря ряду новых финансовых маневров, которые были запрещены еще в годы правления Рейгана. Каждый из этих маневров приводил к кризису, который приводил к финансовой помощи организациям, которая в свою очередь передавала больше богатства богатым, что позволяло требовать еще более рискованных мер, которые приводили к еще большим кризисам и еще большим финансовым спасениям: кризис S&L, кризис нежелательных облигаций, крах доткомов, крах Enron, кризис 2008 года – каждый из них был больше предыдущего.

 

Сегодня почти все достижения тридцати славных лет передали обратно аристократам: наши государственные школы и больницы теперь являются “государственно-частными партнерствами”, управляемыми элитными хедж-фондами. Наши пенсии с установленными выплатами были заменены на провисающие накопительные фонды 401(k)s, которые отдают нас на милость рынка, контролируемого боссами. Наши дома украли во время финансового кризиса или они обременены непосильными ипотечными кредитами, и все богатство, которое они представляют, многократно использовано для оплаты нашей старости, студенческих кредитов наших детей и наших медицинских долгов.

 

***

 

Свободная торговля всерьез достигла своего расцвета в 2001 году, когда Китай приняли во Всемирную торговую организацию. После вступления Китая в ВТО богатые страны больше не могли устанавливать пошлины на его экспорт, что означало, что боссы в богатых странах увольняли своих рабочих и переносили производство в Китай, где зарплаты были низкими, а защита рабочих  – скудной и безразличной.

Видение Китая как фабрики богатого мира предполагало, что Китай будет платить ренту богатому миру… вечно.

Когда Китай подписал договор о вступлении в ВТО, он также обязался выполнять условия Соглашения по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности (TRIPS): расширительного договора об авторском праве, торговых марках и патентах, участники которого обещали платить друг другу за использование идей и изобретений.

 

Это довольно радикальная идея. Бедные страны, которые в конце концов стали богатыми, сделали это, весело грабя авторские права и патенты богатых стран.

Революционная Америка была самым ярым пиратом иностранных изобретений и литературных произведений, пока не превратилась в экспортера патентов и книг, после чего подписала международные договоры и предложила исключительные права иностранным изобретателям и авторам в обмен на такую же защиту собственного интеллектуального экспорта.

 

План WTO для Китая заключался в том, что он производит все, что нужно нам в богатом мире, но всегда  – по указанию руководителей наших собственных корпораций. Телефоны, компьютеры, бытовая техника и другие товары, которые Китай экспортирует на наши берега, будут “сделаны” компаниями богатых стран, даже если они произведены в Китае. Какие бы богатства ни приносил труд китайских заводов, их доля всегда доставалась бы самым богатым людям богатого мира.

 

Сделка была такова: китайские рабочие в потогонных цехах вкалывают каждый божий день за гроши. Мы, плебеи, покупаем дешевые товары в долг. Наши боссы получают ренту от китайских фабрик.

У Китая на этот счет были другие планы.

 

***

 

Китай никогда не собирался соблюдать TRIPS. Да и довольно наивно было считать, что он когда-либо будет это делать.

Назначить Китай фабрикой богатого мира значит сделать Китай структурно важным для богатого мира. Как только мы ликвидировали наши собственные производственные мощности внутри стран и выработали зависимость от китайских товаров, потому что не могли произвести собственные заменители или купить их у кого-либо еще, мы потеряли возможность значимо наказывать Китай за нарушение соглашений.

Вот почему год за годом, десятилетие за десятилетием нарастал хор недоуменных воплей богатых людей из богатых стран: Китай украл нашу интеллектуальную собственность!

 

Пфф. Конечно, так они и сделали. Они поступили точно так же, как колониальная Америка. Они знали, что вы не можете позволить себе заставить их платить, поэтому они перестали платить.

Реальная политика ВТО заключается в том, что она соблюдается только в той степени, в какой ее можно заставить соблюдать. Когда Трамп незаконно ввел пошлины на китайские товары, Китай не прекратил контейнерные поставки потребительских товаров в Америку, потому что не мог себе этого позволить. Точно так же, когда китайские производители клонировали (и часто улучшали) товары из богатых стран, границы оставались открытыми, потому что в противном случае мы бы потеряли доступ ко всему.

WTO никогда не была направлена на предоставление бедным странам равных условий с богатыми. Если бы это было так, бедные страны могли бы производить свои собственные ковидные вакцины без разрешения фармацевтических компаний из богатого мира, как им было обещано при подписании TRIPS.

 

***

 

И тут мы приближаемся к пределу. Рабочим людям в богатом мире больше нечего распродавать или обещать. Республиканцы собираются выиграть решающие выборы и отменить социальное обеспечение. Лучшие из нас уже предсказывали этот момент.  Как только передача богатства и защита труда за тридцать славных лет будут обращены вспять, мы снова займем свои места.

Мы бы вернулись на нижние этажи, мы бы снова учились ползти вверх. Мы перестали бы конкурировать с их  любимцами за места в лучших университетах, и они смогли бы наслаждаться своими белыми песчаными пляжами и суровыми лесными массивами без нашего некультурного акцента, который портит момент.

 

Но сейчас Китай  – чистый экспортер изобретений и идей, и если он действительно начнет применять положения WTO, то только в надежде не дать американским компаниям обокрасть китайские. Поток денег будет иссякать. 

Как предупреждал Пикетти, если позволить богатым людям решать, как нам жить, это всегда приводит к кризису. Кредит не заменит зарплату. Дешевые товары и извлечение ренты никогда не заменяли развитие и взращивание внутреннего потенциала.

 

У богатых людей есть неустраняемое гигантское слепое пятно: они воображают, что те, кто им служит, довольны существующим положением вещей. Они играют в “Республику” Платона, где они – короли-философы, у которых золото в крови. У остальных бронза в жилах, и мы должны считать, что нам повезло, что такие великие и мудрые лидеры управляют шоу и заботятся о нас.

 

От феодалов, которые фантазировали, что крестьяне с удовольствием обрабатывают землю, до американских поработителей, обманывающих себя тем, что африканцы, которых они похищали и терроризировали, рады жизни на плантациях, и толстосумов, считающих, что шахтеры любят “честный труд” под землей, богатые люди всегда жили в стране фантазий, где гильотины немыслимы… пока они не становятся неизбежными.

Богачи воображали, что китайцы с радостью будут платить за идеи, которые корпорации извлекают из образованных работников в богатом мире. Также они воображали, что, когда у нас кончится залог для долгового потребления, мы расплатимся с долгами, маршируя в добровольную кабалу, или, если это не удастся, выкопаем себе могилу, заползем в нее и будем покрывать себя сверху землей, улыбаясь всю дорогу.